Читать интересную книгу Лишь одна Звезда. Том 1 - Роман Суржиков

– Да, чиф. Позвольте заметить, с капитаном будут трудности. Он гонорист. Потребует, чтобы вы сами шли к нему…

– Нет времени за ним бегать. Предстоит прогулочка по темницам часа на два. Потом слушать дознавателей, потом читать сводки. Сделай так, чтобы капитан явился сам. В крайнем случае, скажи ему… кто там его Праматерь?

– Люсия.

– Так вот, скажи, что я купил суку и назвал ее Люсией. Капитан прибежит за сатисфакцией, там и поговорим.

– Да, чиф.

– Попробую поспать до столицы. Неясно, когда еще доведется.

Надвинув шляпу на глаза, Марк откидывается на спинку. Но вскоре приподнимает поле шляпы:

– Да, и вот еще. Ты молодчина, хвалю.

– За что, чиф? Осмотр тела?..

– Осмотр так себе, не обольщайся. Ты ничего не понял из того, что увидел. Но почуял, что это дело может быть важным, – и оно действительно может. Если так и случится, получишь елену.

Рыжий снова благодарит, недолго молчит. Нерешительно спрашивает:

– Чиф, а не скажете ли, откуда… ну, как вы…

– Сам скажи мне.

– Ммм… вы нашли башмак. На дороге, но чуть дальше. Значит, они приехали в карете, башмак зацепился за порог и остался в кабине, когда выбрасывали тело, но потом убийцы заметили его и выкинули следом. Отсюда же ясно и то, в какую сторону ехали.

– Верно.

– Ну… Жертву удавили веревкой. Кинжалы или шпаги носят все, кому не лень, но вряд ли кто-то постоянно держит в кармане веревку… Значит, к убийству готовились. Беднягу сажали в карету уже с намерением убить. Чтобы не отмывать от крови кабину, в качестве орудия выбрали удавку.

– Дальше.

– Мертвец одет по-городскому, значит, садился в экипаж еще в столице. Зачем убийцы привезли его сюда? Не для того, чтобы спрятать тело: можно было бросить в Ханай или оставить в трущобах на окраине… Из этого ясно, что убийцы хотели поговорить с ним по дороге. Маршрут выбрали так, чтобы все больше удаляться от людных мест, а чтобы бедняга не видел этого, зашторили окна. Пока он говорил, был жив. Как только преступники услышали все нужное, задушили его и выбросили труп.

– И это верно.

– Что работал в типографии – наверное, поняли по чернилам на его руках… но ведь вы даже не посмотрели на пятна!

– И не нужно было. Вода не смыла пятна – значит, это типографская краска, а не чернила.

– Как вы узнали, что убийц двое и без оружия? И что карета темная, без гербов?

Марк усмехается.

– Ну, будь их больше да при клинках – он побоялся бы ехать с ними. А что до кареты, неужели ты подался бы на грязное дельце в белом экипаже с золотыми вензелями на боках?

Он вновь закрывает глаза.

* * *

Когда человек старается что-то скрыть, он применяет стратегию. Полагая, что ложь – дело непростое и опасное, не позволяет себе действовать наобум, отдаться на волю случая, хотя это и было бы лучше всего. Он силится выстроить свою речь предельно логично и связно, забывая о том, что в обычной жизни слова простого человека полны неувязок. Смертельно боится показаться странным, вести себя подозрительно, хотя кто не ведет себя странно на допросе?

Человек, старающийся что-то скрыть, планирует свои действия, как сражение. Он выбирает тактику, продумывает пути к отступлению и обходные маневры. Его мысли так упорно заняты планированием, что взгляд становится пустым или, напротив, мучительно сосредоточенным. По одному лишь этому выражению глаз уже можно понять, что человек лжет, и даже – о чем лжет. А тактик лжи имеется несколько.

Одни допрашиваемые принимаются говорить много и без умолку, о чем попало – важном и неважном, уместном или неуместном, во всех деталях, какие смогут припомнить. Такая тактика проста: в страхе человеку легче говорить, чем молчать. Безудержный поток речи смягчает отчаяние узника, а вот дознавателя, напротив, сбивает с толку. Что в этом потоке существенно, а что нет? Что запомнить, что пропустить мимо ушей?..

Другие лгут прицельно и изощренно. Изобретают сказку – как можно более гладкую, правдоподобную. Ее и выдают дознавателю, всеми силами стараясь, чтобы поверил. Люди крепкие порой готовы даже терпеть пытки какое-то время, а лишь затем – словно через силу, с болью в голосе, с ненавистью к собственному малодушию – начать излагать вымысел. Если узнику достанет хладнокровия, чтобы лгать напропалую, невзирая на боль и угрозы, дознаватель почти наверняка купится. Сам Марк, пожалуй, выбрал бы именно эту тактику.

Третьи упрямо молчат. Сурово, твердокаменно, наперекор всему. Когда становится невтерпеж, выкрикивают оскорбления, плюются ненавистью. К такой тактике нередко прибегают дворяне, уверенные, что молчание не запятнает их чести, в отличие от вранья. Глупо. Молчание – слабейшая из тактик. Когда молчун сломается, он неминуемо скажет правду – такова уж природа. А ломаются в конечном итоге все…

Старик молчит. Собственно, не совсем старик: крепкий мужик лет пятидесяти пяти, ручищи здоровенные, как оглобли, шея жилистая, густые брови. Только волосы седые, как полотно, потому с первого взгляда он и кажется стариком. Дознаватель – Сэмми, бойкий парнишка, Марк взял его из беспризорников южной окраины – прохаживается вокруг мужика, поигрывая дубинкой. На голых голенях мужика и на ребрах, и на скуле красуются синяки. Естественно, узник обнажен. Как иначе?..

– Дедуля, ты бы не запирался, – говорит Сэмми, – оно тогда шустрее пойдет. Думаешь, я устану с тобой? Уж поверь: не устану. Рано или поздно, а ты заговоришь, как миленький… Куда повез герцога с игр? А? Давай, старичок, давай!

Сэмми проходит перед лицом деда, и тот, изловчившись, плюет в него. Промахивается, шипит проклятье.

– Сгинь во тьму, подонок.

Дознаватель замахивается дубинкой. Марк негромко свистит. Сэмми оглядывается:

– Чиф?..

Марк требует, чтобы подчиненные звали его так. Сударь – слишком обыденно; милорд или сир – слишком помпезно, да и какой он милорд?.. А «чиф» – значит «вождь» на старозападном наречии. Это хорошо подходит к его положению: Марк – не рыцарь, не лорд, не военачальник, но, тем не менее, вождь.

Марк пальцем подзывает Сэмми.

– Кто это?

– Джонас Холи Мартин, кучер герцога Айдена.

– Лжет?

– Молчит. Но скажет, ручаюсь! Будьте спокойны, чиф.

– Да я, как будто, и не волнуюсь, – пожимает плечами Марк, идет дальше вдоль череды допросных. Сзади слышится глухой стук, сдавленное рычание пленника.

Допросные соединяются меж собою толстыми дверьми. Их можно раскрыть настежь, тогда крики слышны даже с дальнего конца анфилады, еще и отбиваются эхом от сводов, приобретая некий мертвенный оттенок. Недурной эффект, весьма полезен для работы. Однако если кто-то из узников заговорил по делу, дверь следует немедленно закрыть. Соседям ни к чему слышать его ответы.

Марк переходит из комнаты в комнату, думая о скуке. Нет ничего скучнее бесполезной работы. Владыке Адриану нужны доказательства, и тем более они потребуются Палате… но сам Марк не видит в них никакого смысла. Его опыт говорит: доказать можно что угодно. Можно нанять свидетелей, которые скажут любые слова, можно подбросить улики, кого угодно оклеветать, очернить. Судьи верят доказательствам и словам свидетелей, публика обожает улики и обличительные речи… Марк доверяет лишь одному свидетелю: собственному уму. Единственная улика, которую нельзя сфабриковать, – это умозаключение. Единственное непогрешимое доказательство – логика. Все прочее – шелуха.

Марк проходит поочередно двух лакеев (один рыдает и молится, второй, кажется, лишился чувств), стражника (неумело лжет, дознаватель не верит ни единому слову), горничную (скороговоркой лепечет что-то, слезы ручьями по щекам и шее). Марк кривится. Мерзость – допрашивать девушку… тем более – безо всякой пользы. Дознаватель, однако, полон вдохновения:

– Вы только послушайте, чиф! Она слышала, а потом и видела, понимаете! Подсмотрела в замочную скважину…

Дознаватель с восторгом излагает, как кто-то из еленовцев переспал с кем-то из южных софиек. Еще в июне, во дворце, в одной из гостевых комнат. Пересказывает подробности, какие запомнила горничная… Марк пропускает все мимо ушей.

– Запиши и отпусти ее, наконец. Когда уйдет, сожги запись.

– Что?.. Как?..

Марк ленится отвечать. В следующей допросной Хряк – сынок мясника – возится с посыльным герцога Альмера. Посыльный твердит, что не знал ничего о содержании писем, только доставлял и все, Праматерью клянусь! «Нет у тебя Праматери», – бросает Хряк и тычет посыльного раскаленным прутом. Тот, ясное дело, орет. Хряк жесток и туп. Он допрашивает ради удовольствия, а не для результата. Марк бы с радостью избавился от него, да только где возьмешь других? На эту работу такие, в основном, и идут. А суд требует удостоверенных показаний. Удостоверенные – это когда следом за подозреваемым на трибуну выходит его дознаватель и методично излагает, при каких, значит, условиях, под воздействием каких инструментов показания были получены. Тогда высокий суд изволит поверить. Сия чудесная процедура предстоит теперь всем придворным, кто так или иначе был связан с герцогом Айденом Альмера – интриганом и предателем. Таковых счастливцев никак не меньше сотни.